Неточные совпадения
Эти припадки ревности, в последнее время всё чаще и чаще находившие
на нее, ужасали его и, как он ни старался
скрывать это, охлаждали его к ней, несмотря
на то, что он знал, что причина ревности была
любовь к нему.
— Да, мой друг, — продолжала бабушка после минутного молчания, взяв в руки один из двух платков, чтобы утереть показавшуюся слезу, — я часто думаю, что он не может ни ценить, ни понимать ее и что, несмотря
на всю ее доброту,
любовь к нему и старание
скрыть свое горе — я очень хорошо знаю это, — она не может быть с ним счастлива; и помяните мое слово, если он не…
— А там совершается торжество этой тряпичной страсти — да, да, эта темная ночь
скрыла поэму
любви! — Он презрительно засмеялся. —
Любви! — повторил он. — Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал! Ах! сестрица, сестрица! уж лучше бы вы придержались одного своего поклонника, — ядовито шептал он, — рослого и красивого Тушина! У того — и леса, и земли, и воды, и лошадьми правит, как
на Олимпийских играх! А этот!
Под этим небом, в этом воздухе носятся фантастические призраки; под
крыльями таких ночей только снятся жаркие сны и необузданные поэтические грезы о нисхождении Брамы
на землю, о жаркой
любви богов к смертным — все эти страстные образы, в которых воплотилось чудовищное плодородие здешней природы.
С месяц продолжался этот запой
любви; потом будто сердце устало, истощилось —
на меня стали находить минуты тоски; я их тщательно
скрывал, старался им не верить, удивлялся тому, что происходило во мне, — а
любовь стыла себе да стыла.
Без него стало пусто в Москве, еще связь порвалась!.. Удастся ли мне когда-нибудь одному, вдали от всех посетить его могилу — она
скрыла так много сил, будущего, дум,
любви, жизни, — как другая, не совсем чуждая ему могила,
на которой я был!
Господа стихотворцы и прозаики, одним словом поэты, в конце прошедшего столетия и даже в начале нынешнего много выезжали
на страстной и верной супружеской
любви горлиц, которые будто бы не могут пережить друг друга, так что в случае смерти одного из супругов другой лишает себя жизни насильственно следующим образом: овдовевший горлик или горлица, отдав покойнику последний Долг жалобным воркованьем, взвивается как выше над кремнистой скалой или упругой поверхностыо воды, сжимает свои легкие
крылья, падает камнем вниз и убивается.
Когда вскоре за тем пани Вибель вышла, наконец, из задних комнат и начала танцевать французскую кадриль с инвалидным поручиком, Аггей Никитич долго и пристально
на нее смотрел, причем открыл в ее лице заметные следы пережитых страданий, а в то же время у него все более и более созревал задуманный им план, каковый он намеревался начать с письма к Егору Егорычу, написать которое Аггею Никитичу было нелегко, ибо он заранее знал, что в письме этом ему придется много лгать и
скрывать; но могущественная властительница людей —
любовь — заставила его все это забыть, и Аггей Никитич в продолжение двух дней, следовавших за собранием, сочинил и отправил Марфину послание, в коем с разного рода экивоками изъяснил, что, находясь по отдаленности места жительства Егора Егорыча без руководителя
на пути к масонству, он, к великому счастию своему, узнал, что в их городе есть честный и добрый масон — аптекарь Вибель…
Сколько ни досадно было Крапчику выслушать такой ответ дочери, но он
скрыл это и вообще за последнее время стал заметно пасовать перед Катрин, и не столько по
любви и снисходительности к своему отпрыску, сколько потому, что отпрыск этот начал обнаруживать характер вряд ли не посердитей и не поупрямей папенькина, и при этом еще Крапчик не мог не принимать в расчет, что значительная часть состояния,
на которое он, живя дурно с женою, не успел у нее выцарапать духовной, принадлежала Катрин, а не ему.
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и
на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать
на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства,
любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы
скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не
скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям в богатых одеждах,
на богатых экипажах едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди
на все лады, в ризах или без риз, в белых галстуках, проповедуют друг другу
любовь к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
И как ни стараются люди, нельзя
скрыть того, что одно из первых условий христианской жизни есть
любовь не
на словах,
на деле.
Книжка, как ближайшая причина, была отнята; потом пошли родительские поучения, вовеки нескончаемые; Марье Степановне показалось, что Вава ей повинуется не совсем с радостью, что она даже хмурит брови и иногда смеет отвечать; против таких вещей, согласитесь сами, надобно было взять решительные меры; Марья Степановна
скрыла до поры до времени свою теплую
любовь к дочери и начала ее гнать и теснить
на всяком шагу.
— Он не пропадет, донна Филомена, можете верить в это, как в милость вашей мадонны! У него — хороший ум, крепкое сердце, он сам умеет любить и легко заставляет других любить его. А
любовь к людям — это ведь и есть те
крылья,
на которых человек поднимается выше всего…
Воображенью дать лишь стоит волю,
Оно меня
на крыльях унесет,
Минутной верой мне наполнит душу,
Искусственной
любовью опьянит;
Красноречиво жгучие слова
Из уст польются; как актер
на сцене,
Я непритворно в роль мою войду
И до развязки сам себе поверю.
Он совершенно упускал из виду, что Гамлет слабое, нерешительное существо,
на плечи которого сверхъестественная сила взвалила неподсильное бремя и который за постоянною рефлексией желает
скрыть томящую его нерешительность; он не в состоянии рассмотреть, что иронически-холодное отношение Гамлета к Офелии явилось не вследствие какого-либо проступка со стороны последней, а единственно потому, что, со времени рокового открытия, ему не до мелочей женской
любви.
— Дайте мне договорить: я целые полгода
скрывал себя, я обрек себя
на полное самоотвержение. Любя вас, я покровительствовал вашей
любви к другому человеку, потому что думал, что в этой
любви ваше счастье.
Грешный человек, я подозреваю, что Иван Афанасьич хлопотал об Яковлеве не из одной
любви к его таланту, а из невинного желания втоптать меня в грязь, потому что он не мог простить мне, как я осмелился вывести его
на свежую воду при моем дебюте в „Ярбе“; он не любил людей, которые видят его насквозь и не
скрывают этого.
(Из столовой идёт
Любовь. Она горбата и — чтобы
скрыть своё уродство — всегда носит
на плечах шаль или плед. Теперь
на ней большая жёлтая шаль. Остановилась у пианино.)
— Скажу вам
на это вот что: да, если я полюблю человека, то хотела бы любить его откровенно и прямо, не стыдясь глядеть в глаза целому свету, не прятаться, не
скрывать свою
любовь, а говорить всем: да, мол, я люблю его!
И все же я очень боялся, что ты, несмотря
на любовь, увидишь ее слишком явную глупость, и потому все последние решительные дни
скрывал ее от тебя.
Он уже не
скрывал от себя правды.
Любви в нем не было, даже просто жалости, как ему еще вчера сказала Серафима
на террасе… Не хотел он и жалеть… Вся его страсть казалась ему чем-то грубо-плотским.
Белая, бледная, тонкая, очень красивая при лунном свете, она ждала ласки; ее постоянные мечты о счастье и
любви истомили ее, и уже она была не в силах
скрывать своих чувств, и ее вся фигура, и блеск глаз, и застывшая счастливая улыбка выдавали ее сокровенные мысли, а ему было неловко, он сжался, притих, не зная, говорить ли ему, чтобы всё, по обыкновению, разыграть в шутку, или молчать, и чувствовал досаду и думал только о том, что здесь в усадьбе, в лунную ночь, около красивой, влюбленной, мечтательной девушки он так же равнодушен, как
на Малой Бронной, — и потому, очевидно, что эта поэзия отжила для него так же, как та грубая проза.
Сын ненавидел ее любовника и презирал ее, свою мать. С летами он даже перестал
скрывать это презрение, между тем как
любовь ее к нему росла и росла. Из-за этой
любви Станислава Феликсовна решилась
на более тяжелую жертву — расстаться с сыном.
Назначенный праздник не был отменен. По особенной привязанности к княжне Лелемико государыня хотела им воспользоваться, чтобы показаться вместе с нею придворным и тем отразить стрелы клеветы, которые могли
на нее посыпаться. Она верила
любви Мариорицы к Волынскому — и как не верить? свидетельства были слишком явны: бедная не умела
скрывать свои чувства — но в голове Анны Иоанновны развилась мысль сделать эту
любовь законною…
На это довольно было одного ее царского слова.
— Не преминую, не преминую. Разнесу новые вести о нем
на крыльях усердия (тут он ковыльнул хромою ногой) и
любви к высокой истине (опять запятая). Как благодарили бы здесь вас, благороднейший из благороднейших рыцарей, если б вы успели склонить нашего государя, чтобы вышвырнуть жидка за рубеж Московии!
Ее мучило и оскорбляло: во время ласк глаза его светлели, суровые губы кривились в непривычную улыбку. Но потом
на лице появлялось нескрываемое отвращение,
на вопросы ее он отвечал коротко и грубо. И даже, хотя бы из простой деликатности, не считал нужным это
скрывать. А она, — она полюбила его крепко и беззаветно, отдалась душою и телом, гордилась его
любовью, любила за суровые его глаза и гордые губы, за переполнявшую его великую классовую ненависть, не шедшую ни
на какие компромиссы.
И во сне я видел иную величественную тюрьму, и прекрасных тюремщиков с белыми
крыльями за спиною, и г. главного начальника тюрьмы; не помню, были ли там окошечки
на двери или нет, но кажется, что были: мне помнится что-то вроде ангельского глаза, с нежным вниманием и
любовью прикованного ко мне.
Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и
любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого
на левый фланг и ударить
на другой день
на правое
крыло французов.